сопливые моменты обсудить. Заело мне, что тогда возле тачки сказала «ты же меня не любишь». Смешно.
А сегодня ночью «давно люблю тебя».
Типа, вот она меня любит нормально, давно, а я только сейчас расшевелился.
До меня долго, конечно, доезжало. Но я точно знаю, когда Алису полюбил. На центральной улице Васильков, когда вдруг за запястье остановил ее. В то утро магазины обстреляли.
Так что, давно случилось. Вот после утра того чердак у меня поплыл капитально.
— Что такое, спала плохо?
Головой мотает, время спрашивает. Хмурится, мордашка охлопоченная.
— Куда еще спешишь? — недовольно тяну я.
— Ване форму футбольную купить. Ой это… головная боль. Сегодня первый раз в секцию на спорт идем .
Придумываю шутку про спорткомплекс, но лучше промолчать. Она сама ехидничает, бестия.
— К сожалению, в твой спорткомплекс далеко ездить. Какой бы большой и отсутствующий он ни был.
— А че головная боль? Не хочет форму, как и кроссы новые?
Она вздыхает и кивает. Собирается в простыне вылазить из кровати, я цапаю ее и зажимаю. Смотрит игриво, но все равно мордашка не расслабленная.
Целуемся с расчетом на коротко, а получается долго. Она, кажется, вообще не соображает, что делает. Потому что член мне полирует страстно.
— Ты, видимо, решила на спине день провести. Я не против, я только за.
— Не буянь, — сопит и ресницами хлопает. — Приятно?
— Заебись. Но мокро нужно, чтоб было. Как внутри тебя.
Она вспыхивает, и я, в натуре, дергаюсь у нее в ладоне.
Теряем оба голову, на новый заход идем. Успеваем по-быстрому, она сокрушенно мечется подо мной, а я от этого несдержанно спускаю в нее.
— Ты построже с ним будь, скажи, мол, без формы обратно в детдом поедет.
— Вася, — опускает она руки, хотя только что простынь на себе закрепляла, — нельзя такое говорить. И если перегну со строгостью, он мне доверять перестанет.
— Может быть. Но заставить-то надо. Позвони мне, если будет буксовать в магазине, я подъеду.
Она смотрит на меня какое-то время.
— Я вчера заставил его обувь нормальную надеть или нет?
Ничего не отвечая, стеснительная фея в душ идет. Она в курсе, что я голой ее видел десятки раз?
Заказываю доставку завтрака, и вторую порцию кофе в себя загоняю. Алиса тоже себе делает, когда из душа возвращается.
Бодрый и лохматый Ваня подваливает на кухню, и капризничает, что ему кофе только с молоком можно.
Дурацкое правило, ну ладно.
У меня горечь во рту сама собой формируется, когда осознаю, что себе кофе сварганил, а ей — нет, и даже не спросил.
Они бегут, спешат. Напоследок Алиса меня чмокает в губы, но я этого так не оставлю. Зализываю ее. И лицом бодаюсь. Она стесняется, но зато повеселевшая.
Стоящий Ваня в дверях корчит рожицу. Один мой взгляд — и пыл охлажден моментально. Пусть привыкает.
К вечеру мозг от шерсти очищен, потому что я до конца много дел накопившихся довел.
Набираю Алису, узнать когда они будут. Она заминается, и явно придумывает что сказать и я понимаю, что она…
… не собиралась возвращаться сегодня.
А с чего я решил, что они приедут?
Просто в голове у меня уже другая картинка реальности, а с насущным она не синхронизировалась.
Немного подпаляюсь в опаске, что Алиса меня к себе не пригласит. И что вообще занята она.
Но она приглашает.
— Вася, а можешь сегодня у нас остаться, пожалуйста? Просто завтра тут удобнее быть. Тем более, у меня дел домашних много.
Еще тоном таким извиняющимся.
Стараюсь юлой не накручиваться. Опять передавил, хотел под себя только настроить. Почему она вообще с ребенком должна таскаться куда-то.
Поэтому, конечно, могу остаться.
Мне ее хата очень нравится.
Вообще насовсем могу остаться.
Потому что мне моя хата не нравится.
Прихожу в разгар жаркого спора. Ваня ей голову крутит, что не будет еще на один дополнительный урок ходить.
Оказывается, он вообще на два урока физические ходит. И какие-то несерьезные онлайн. Да это курорт практически!
Не вмешиваюсь, прямо каждую фразу изнутри рублю топором. Забираю у Алисы бутылку белого, которую и принес, чтобы самому открыть.
— Это потому что ты хочешь от меня избавиться! — кричит несчастье и срывается бегом в другую комнату.
К моему удивлению, она за ним не бежит. Замечаю слезы у нее на глазах. Стопорю себя, чтобы пизды оборвышу не дать. Такой, чтобы навсегда запомнил.
— Это у него реакция на изменения, — бормочет она и лед в вино закидывает.
Не сразу вьезжаю, что изменения — это я, собственно.
Еще ничего не сделал, но уже все испортил.
Она будто мысли мои читает.
— Ты здесь ни причем, — поясняет она, — ну знаешь, кроме того, что посадить в тюрьму его хотел и открыто недолюбливаешь. Он бы так на любого бы мужчину реагировал.
Какого еще «любого мужчину»?
Никаких любых, других мужчин быть не может и не будет.
— А чего это?
— Типа внимание к нему меньше будет. Вот уже на урок дополнительный хочу сбагрить. Но этот урок должен был добавиться еще две недели тому назад, — досадливо бросает полотенце на столешницу.
— Пусть привыкает, мы с тобой поженимся, и я с вами жить буду.
Ей вино будто не в горло попадает и она откашливается.
— Я собирался тебе по-другому сказать, но это же правда. И очевидно.
Она будто в ступор впадает. Не понимаю, почему. А как она себе это представляла?
Внезапно меня злость вихрем закручивает. Не думала ведь, что меня можно приходящим попрошайкой оставить?
— Это было бы замечательно, на самом деле, — вполголоса говорит она.
Ну вот, новоиспеченная армия сердец копья складывает. И метушится в строю роем, будто крылья у всех отрастают.
— Я тоже так думаю, — довольно тяну я. И на колени ее к себе утаскиваю. Даже вино девчачье пробую.
— Но это очень и очень серьезно, Вася, — вычитывает мне прямо в лицо, — это не игрушки. Даже если мы будем разводиться, ребенка вниманием обделять нельзя. Я понимаю, что ты не собираешься его усыновлять, но если хоть чуть проживем вместе, он тебя отцом будет воспринимать.
— Все сказала? — прищуриваюсь. — О разводе забудь. И собираюсь усыновлять, по официозу наполную. Еще и воспитывать собираюсь. По полной. И знаешь что, Чернышевская?
— Что?
— Не могу дождаться, — плотоядно улыбаюсь
